Май. 05.

Арсений Краковский: «Я «родился» в театре»!

Всем поклонникам театра, безусловно, знакомо имя молодого и невероятно талантливого актёра Арсения Краковского. На его счёту главные роли в таких спектаклях, как «Принц и нищий«, «Маугли«, «Переходный возраст» и т.д. Обычно, увидев один или два спектакля, зритель уже «знает«, чего можно ожидать от того или иного актёра. Но Арсений умеет удивлять. В каждом спектакле он раскрывается все новыми и новыми гранями. В одной роли он демонстрирует талант гимнаста, в другой фокусника, в третьей танцораКак же ему это удаётся? Мы решили выяснить лично, взяв интервью у актёра «Театриума на Серпуховке» — Арсения Краковского. 

 — Арсений, Вы работаете в Театриуме с 1999 года. Т.е., впервые Вы вышли на сцену в 2 года. Помните, как это было? 

— Не очень помню (улыбается). Только по рассказам и видеозаписям. Но у меня дома до сих пор стоят в рамочке 100 рублей. Первая зарплата. С печатью. Написано: 1999 г. 

 —  Инициаторами этого были Ваши родители, наверное? 

—  Да, потому что я «родился в театре». Получилось так, что мама, будучи беременной, играла спектакли. Потом ушла на несколько дней в декрет, родила меня и, практически через неделю, уже вышла работать. Поэтому меня за кулисами все нянчили. 

 — А когда пришло осознание того, что профессия актера и есть Ваше призвание? 

 — Ну, на самом деле, в будущем я хочу быть не просто драматическим актёром, а синтетическим актером и фокусником. Потому что мне это очень нравится. Хочу в будущем сделать фокусный спектакль, так как с 4-х лет занимаюсь фокусами профессионально. И актерская профессия мне сейчас помогает всему научиться, чтобы потом применить это дальше. Я сейчас учусь в Высшей Школе сценических искусств под руководством Константина Аркадьевича Райкина. На втором курсе. На заочном учусь, так как нужно совмещать работу, ещё одну работу, ещё одну работу… Ещё и учиться надо (улыбается). Получить диплом. Ведь это не хобби. Есть хобби: когда человеку просто что-то нравится, он этим занимается. А мне это очень-очень-очень-очень нравится (улыбается)! И мне это нужно, чтобы потом все умения, которые я получаю, применить в своей мечте. 

— Вы хотите поставить этот спектакль как режиссёр? Или просто участвовать, как актёр и фокусник? 

— Как актёр и фокусник. Ну и, конечно, может, что-нибудь режиссерское. Потому что мне очень нравится ставить. В школе я много всего ставил. И до сих пор меня туда приглашают что-нибудь поставить для детей. Мама у меня режиссёр по образованию. Она закончила актерско-режиссёрский факультет, поэтому является и актрисой, и режиссёром. Когда я только начинал ставить — мама мне много помогала. А сейчас я уже практически сам ставлю спектакли. В школе у меня был проект, я ставил спектакль. Нас было двое: я и мальчик с танцев. И я ставил спектакль «Звенящая тишина». Хотел потом выдвинуть его на фестиваль, но площадка, к сожалению, нигде мне не подходила (по техническим причинам). Это должен был быть просто большой зал. Как спортивный. Но, в то же время, чтоб там была сцена. Чтоб было пианино. Свет очень красивый… Когда я делал этот спектакль — меня вдохновил один человек. Мне очень нравится актёр (он же танцор, он же фокусник, он же акробат) — Джеймс Тьерре, внук Чарли Чаплина. Я смотрел его спектакль. Мне так понравилось! Вот он — идеал! Он синтетический актёр, который может делать все. Он на 100% владеет своим телом. Он музыкант (играет практически на всех инструментах). Он акробат (делает трюки). Он клоун (ужасно смешной). Он умеет делать все, что нужно уметь делать в театре. Он очень хороший и интересный актёр. Вот к чему я стремлюсь: сделать спектакль наподобие того, как это сделал Джеймс Тьерре. 

— Ведь Вы тоже ещё и гимнаст. На спектаклях мы можем видеть различные гимнастические трюки, которые Вы демонстрируете. Бывает так, что, отталкиваясь от этих Ваших умений, в сценарий включают незапланированные трюки? 

— Конечно. Вот спектакль «Маугли» был практически основан на этом. Тереза Ганнибаловна хотела по максимуму использовать трюки, которые я умею делать. Кое-что уже само рождалось на сцене. Вообще, у меня первый взрослый по спортивной гимнастике. Я занимался, потом я ушёл (были проблемы с телом), а потом я вернулся. И перешёл на паркур. Сам занимался им, потому что умею прыгать. Но, конечно, когда вышел на улицу — это было совсем другое. Надо было полностью переучиваться. Прыгать на дорожке — это одно, а прыгать на полу — другое. К «Маугли» я очень тщательно готовился: постоянно ездил, тренировался (именно прыжки на улице). Тереза Ганнибаловна узнала, какие будут декорации, чтобы понимать, что я смогу сделать, а что не смогу. Потому что, если Тереза Ганнибаловна хочет сальто — я должен понимать, сколько это будет метров. Самый страшный для меня трюк — когда я делаю сальто назад (там 3,5 метра высота). Когда ставился «Алладин», Тереза Ганнибаловна тоже хотела, чтобы первая часть (самое начало спектакля) была основана на моих трюках. Чтоб там была задействована не акробатика, а именно паркур (когда воришка убегает от всех, бегает по домам…). Вот там тоже есть парочка трюков, страшных для меня даже до сих пор. Потому что одно дело прыгать, например, в Парке Горького, где стоит специальная площадка для этого, и совсем другое — в декорациях, где нужно не травмировать ни партнеров, ни себя, да ещё и декорацию не сломать, не промахнуться… Это, конечно, очень тяжело. Когда мы делали спектакли — я практически каждый день этим занимался, чтобы, как это называется у паркуристов — «поставить трюк на 100%». 

— А были ли какието травмы со время спектаклей? 

О, конечно (улыбается). Было много травм. Первая травма во время спектакля случилась, когда я был маленьким. У нас с родителями в спектакле «Приключения на 4 сольдо» был номер, в котором они меня всячески крутили. В какой-то момент они должны были брать меня за ноги и за руки и раскручивать. Я в этот момент должен был держать гитару. Но на маме были перчатки, и я выскользнул. И головой об сцену. Все зрители были в шоке. Но я доработал номер, убежал за кулисы и там уже: «Ааааа…» Все актёры еле сдерживали слезы. А у меня слезы текли, но я улыбался. Потом травма была на «Маугли». При неудачном приземлении, когда я выскакиваю на «скалу советов». Из кулис мне нужно было практически на центр сцены «прилететь». Что-то попало, и я себе пятку раздробил прямо на спектакле (это было начало спектакля). Но все было в порядке, я доработал до конца спектакля (конечно, с заморозкой). А вот последняя была в «Алладине». Тяжело работать много спектаклей, в которых нужно бегать, прыгать и исполнять какие-то трюки. И из-за того, что я уже не совсем хорошо координировал движения, задел стол и вместе с ним сделал сальто назад, ободрав себе спину. Но это мне не помешало продолжить играть спектакль (улыбается). Все травмы, которые были у меня на спектаклях, никак не мешали продолжать играть так, чтобы зритель вообще ничего не заметил. Это самое главное: зритель должен думать, что все, что происходит на сцене, именно так и задумано. Даже если происходит какая-то травма, и что-то идёт не так. Зритель ведь не знает, как должно быть. Мне, на самом деле, очень нравится выпутываться из разных ситуаций на сцене, потому что это так живо получается. Мне кажется, зрителю это так интересно (улыбается). 

— В некоторых спектаклях Вы являетесь хореографомпостановщиком. Как стараетесь выстраивать этот процесс? В тёплой дружеской атмосфере? Или, всетаки, «дружба дружбой, а служба службой«? Вы строгий хореограф? 

— Нет (улыбается). Ну, хореограф я только в одном спектакле, который мы сейчас выпустили, премьера которого как раз сейчас состоялась — это «Переходный возраст». Не только я там ставил. В нем ещё играет актёр (он же мой друг с самого детства, который тоже «родился в театре») — Эмиль Рывкин. Вот с ним мы и начинали делать некоторые номера, потому что наш хореограф по семейным обстоятельствам просто не мог приходить на репетиции. Поэтому к первого показу мы кое-как там что-то «наваляли». Конечно, потом это все уже обрастало больше и больше. Но, дружба — дружбой, а репетировать надо все равно. И так как я занимался 6 лет танцами в Театр-студии современной хореографии (классика, модерн), а сейчас ещё в институте (джаз, модерн, хип-хоп), то подросткам я, конечно, могу сказать: «Что ты ничего не делаешь?» А вот взрослым актёрам (там их двое), хоть мы и дружим — я так не могу сказать. В любом случае, у нас все актёры двигаются. И хорошо двигаются. Не во многих театрах актёры могут так двигаться и владеть своим телом, как в нашем. А строгим я бываю иногда, когда у некоторых случается а-ля переходный возраст (смеётся). А так, обычно, я на позитиве стараюсь быть. Потому что, если угнетать кого-то и говорить: «Нет, так нельзя!» — ничего не получится. Надо действовать одной командой. Тогда можно что-то сотворить. Красивое и прекрасное. 

— А сколько часов в день Вы обычно отдаёте репетициям и тренировкам? 

— Хороший вопрос (улыбается). Я, честно, немножко сейчас ленивый, каждый день не занимаюсь. Но у меня такой график… Месяц я учился в институте (у нас там каждый день было мастерство, танец, сцен. движения). А до этого был блок «Елок», на следующий день после которых и начался институт. Не успел институт «закончиться» — как начались спектакли. А как только «вышел из института» — начали готовиться к премьере спектакля «Переходный возраст». И вот когда был «Переходный возраст» — каждый день, конечно, были репетиции. Мы готовились и сценически (танцевально), и физически (там нужна мышечная масса, так как я таскаю Мику, Мика иногда таскает меня, с родителями бегаем постоянно…). Поэтому мы много времени отдавали именно танцу и подготовке своего тела к этому спектаклю. Ну а когда был «Маугли» — я начал готовиться за 2 месяца, набирать форму. Потому что были «кубики», когда я занимался гимнастикой (смеётся), а потом они потихонечку начали исчезать, потому что я перестал этим заниматься. И вот я набирал мышечную массу, чтобы Маугли был не такой стручок бегающий, а все-таки человек, который может победить тигра (улыбается). 

— Очень интересно, какая роль за все время Вашей карьеры была для Вас самой трудной? И почему? 

На самом деле, какой-то одной роли трудной — нет. Потому что каждая роль сложна чем-то своим. В «Маугли», например, у меня вообще нет текста, но он весь построен на прыжках, трюках, разных драках. Там тяжело физически. А вот «Принц и Нищий» — наоборот, тяжел внутренне. Там физически я ничего не делаю, и текста не очень много, но все переживания дают очень большую внутреннюю усталость. Внутренней работы там гораздо больше, чем в «Маугли». А в спектакле «Переходный возраст» очень много текста. Научного текста, по типу: «Послушайте, такое поведение связано с процессом перестройки нейронных связей в прифронтальной коре головного мозга, поэтому нижняя часть мозга, отвечающая за эмоциональные импульсы, более активна». И, конечно, здесь у меня очень большие трудности с речью. У меня проблемы с ней. Я работаю над этим, потому что речь для актёра так же важна, как и владение своим телом. Зритель должен понять ту мысль, которую ты хочешь до него донести. А если у тебя какие-то проблемы с речью — не факт, что он это поймёт (улыбается). Вот 3 абсолютно разные роли, каждая из которых по-своему трудна для меня. 

— Как Вы обычно готовитесь к новой роли? Что помогает Вам вжиться в роль? Может быть, Вы читаете какието книги, посещаете какието определённые места, которые посещал Ваш герой, пытаетесь мыслить, как он? 

К каждой роли, конечно, свой подход, своя «кухня». Для «Переходного возраста» я прочитал книги, которые дала мне режиссёр Оля Сидоркевич, посмотрел много фильмов о подростах, посмотрел телепередачи, которые нужны были именно для моей роли (когда ведущий говорит, а позади него идёт фон). Для «Принца и Нищего» я смотрел сериал Тюдоры, который как раз тогда вышел, изучал именно Тюдоровское правление, смотрел, кто, что, как. Ведь Марк Твен не просто так написал. Он основывался на реальных событиях. И нужно было узнать, что Марк Твен немного преувеличил, а что — чистая правда. А для «Маугли» я смотрел очень интересный фильм про то, как человек жил с волками, как понимал все их повадки. Мне очень понравился этот фильм. Конечно, я много взял оттуда. Ну и наблюдение за животными. Потому что Маугли не только волчонок. Он может делать все, что умеют делать все остальные животные: может бегать, как волк, может прыгать и лазить, как обезьяна, может прятаться, как змея, плавать, как рыба… Это было наблюдение за всеми животными вообще, для вытаскивания самых явных повадок, которые отличают одних от других. В «Алладине» все было просто. Ведь мой герой — вор. А фокусы —  то же «воровство» (улыбается). Здесь, конечно, было проще. И потом, у меня честный вор. Так что недалеко от меня ушло. 

— А как магическая составляющая появилась в Вашей жизни? 

О, это мое любимое (улыбается). У нас всегда перед спектаклем был раус в фойе. Было дерево желаний. И несколько наших актёров были фокусниками. Мне так это нравилось! А потом мне на День Рождения подарили книжку и 4 поролоновых шарика. Это был мой первый набор по фокусам. Потом мне подарили волшебную палочку с цветочком. Мне это так нравилось! Особенно нравилось то, что человек удивляется. Он удивляется, ты удивляешься. И такая радость сразу возникает. Чудо! Начинаешь сам верить в чудо и дарить его зрителям. Так, постепенно, я начал переходить уже к более сложным фокусам. Потом актёр Игорь Голубицкий, который раньше ставил нам танцы, познакомил меня с фокусником, известным практически на весь Мир — Владимиром Переводчиковым. Он начал со мной заниматься уже профессионально, ставить мне программы. Я выступал на конкурсах. А сейчас я буду с нашим режиссёром, Лёней Столыпиным, делать спектакль, в котором будут фокусы. Владимир Переводчиков будет мне помогать в этом. Фокусы начали использоваться в спектаклях ещё с «Алладина», когда у нас Алладин исчезал посреди сцены. А глобальные фокусы у нас в «Спящей красавице»: когда Спящая красавица зависает в воздухе, когда билет сгорает и, на глазах зрителей, превращается в розу. Многое разрабатывал я. Что-то рисовал, делал, приносил… Что-то мы покупали… Так я потихонечку сейчас хочу выйти через этот спектакль, который мы будем делать с Леонтием Владимировичем Столыпиным, к более большому спектаклю. Не на маленькую аудиторию, а, все-таки, на какую-то большую сцену. И сделать уже как шоу. Но с элементами того же театра, музыки, вокала (обязательно), танцев… Найти какую-нибудь такую форму, которая все это объединит, и сделать очень-очень интересный спектакль. Все-таки, больше спектакль, чем шоу. 

— Вы сказали, что обязательно должен присутствовать вокал. Им Вы тоже занимаетесь? Ведь, помимо всего прочего, Вы играете на музыкальных инструментах? 

— Да, я играю на фортепиано, ударных. Играл на поперечной флейте. На многих видах ударных играю: ксилофон, вибрафон (это практически одно и то же, там просто добавляется педаль, и вибрафон — он металлический, можно сделать так, чтобы звук тянулся), малый барабан, барабанная установка… В школе как-то играл на скрипке (но так, ужасно (смеётся)). На гитаре играл (у меня дома есть гитара, там 3 блатных аккорда, баррэ я так и не осилил, не получается (улыбается)). На обычной флейте играю. Вокал мне очень нравится. Моя девушка, актриса нашего театра, Дарья Коршунова — поёт. Она преподаёт, у неё своя студия — МДМ. Она учит детей вокалу. И сейчас она поставила мюзикл (музыкальный спектакль), который называется «Повелитель мух». Я помогал ставить там хореографию. Они с этим спектаклем ездили в Питер. Вообще — много куда ездили. Я хочу, чтобы Дарья участвовала в моем спектакле. Хочу соединить фокусы и песни (вокал). Чтобы это было не отдельно (кто-то поёт, а я здесь что-то показываю (потому что она тоже умеет делать фокусы)), а все вместе: и музыка, и вокал. У меня есть номер (который я до сих пор ещё не доделал, но доделаю скоро), который называется «Распиливание женщины». Вот я ее хочу распиливать, и чтобы она в этот момент пела. Потому что это будет интересно и необычно. Мало кто это делал. Ну и сам я хочу развиваться. Я, к сожалению, очень плохо пою. Ну, как — очень плохо? Я пою, но в хоре (улыбается). Когда кто-нибудь мне помогает. Но я хочу, все-таки, добиться продвижения своего голоса. Потому что у меня был переходный возраст, мутация… Мутация у меня была два раза. Фониатр был в шоке немножко, не понял, что произошло, почему это так. Вот, сейчас подрасту, может, окрепнет как-нибудь (улыбается), тогда буду понимать, в какой тесситуре петь. А то сейчас могу и фальцетом, а могу и басом (изображает). А вот промежутка у меня нет, к сожалению. Надо будет его найти. Я правда хочу научиться петь. Это то, чего мне действительно не хватает. Многие умеют петь (ну, хотя бы как-то). И я хочу научиться петь так, чтобы это было красиво. Двигаться я умею, это мне природа дала. Хочу научиться тому, чего мне природа не дала — вокалу. 

— Ваша девушка занимается с Вами вокалом? 

— Да, занимается. Но сейчас, из-за того, что я поступил в институт, очень редко занимаемся. Нехватка времени. Очень жалко, что всего 24 часа в сутках. Хотелось бы минимум 48. Тогда, может, что-нибудь успевал бы делать (улыбается). Ну, это у всех так. 

— С Вашей занятостью, у Вас вообще остается свободное время? И, если да, то как Вы предпочитаете его проводить? 

— На самом деле, меня родители воспитывали так, чтобы у меня не было свободного времени на всякую хрень. Это правда. И я им благодарен. Особенно это ценно, когда идёт переходный возраст у ребёнка (я сейчас много буду ссылаться на «Переходный возраст», так как мы только что выпустили этот спектакль, только что он был, и до сих пор эти эмоции…) И я благодарен, так как понимаю, что если бы я после школы не шёл в музыкальную школу, а оттуда на гимнастику, то занимался бы всякой фигней и не научился бы многому из того, что сейчас умею. Родители меня заставляли через «не хочу», через «я уже не могу ничего делать». У меня ни разу не было такого, чтобы я пропустил школу из-за того, что устал. Меня родители жёстко воспитывали: «Устал — молодец. Иди. Мы все устали. Отдохнём — там, в другом месте.» Плюс, из-за того что я начал с детства работать на сцене, я понял, что такое работа, в принципе. Многие пытаются найти работу после того, как закончат школу, поступят в институт, чтобы как-то зарабатывать, а мне родители «подарили» это. И я это, конечно, взял. Поэтому у меня сейчас есть работа, которую я очень люблю и не хочу потерять. Потому что театр для меня — это второй дом. Я здесь вырос, с детства работаю на сцене. Мне очень нравится дарить людям радость. Чтобы люди получали те эмоции, которые в нынешнем темпоритме жизни просто не успевают прочувствовать. Например, радость, любовь… Поплакать даже люди не успевают иногда. Честно (улыбается). А тут приходят — и такая свобода сразу. Мне нравится, что люди, которые приходят к нам на спектакль, получают эту радость, освобождение, свежий поток воздуха, который они вдыхают. Нравится, что мы не напрасно отдаём свои силы. Что зрители правда меняются, становятся счастливей. Надеюсь, что сейчас, после «Переходного возраста», люди, которые пришли на этот спектакль (у кого есть реальные проблемы, кто заставил своего ребёнка на него прийти), надеюсь, многое поймут. Например, то, что мы сейчас настолько заняты работой, тем, чтобы сделать карьеру и т.д., что перестали получать кайф от жизни. Мы куда-то бежим вперёд паровоза. Хотя, можно остановиться, вдохнуть и понять: «Как хорошо, что я живу! Как хорошо, что я есть вообще!» 

— Часто у Вас бывают такие моменты, когда Вы позволяете себе «остановиться и вдохнуть«? 

— У меня? На самом деле — частенько. Периодами. «Елки» закончились — я вдохнул на один день (на полдня даже) — и дальше пошёл заниматься всем этим. Мне вот этого маленького глотка воздуха хватает надолго. 

-На Вашем счету, помимо театральных ролей, есть ещё и роли в кино. Насколько сильно, лично для Вас, отличаются театр и кино? И что Вам ближе? 

— Кино — это, конечно, абсолютная противоположность театра. Я так считаю. Потому что театр — это работа с первого дубля. В кино же это практически не используется. В кино нет работы со зрителем. Там я работаю на камеру, а уж потом это все смотрит зритель. Я снимался в фильме, который снимал Дисней, «Счастье — это…». Там были маленькие новеллы. Это было очень интересно. Наша новелла была про жизнь цирковой семьи, поэтому для меня это было близко. Но, конечно, это абсолютно другая актёрская профессия. Потому что многие из тех, кто снимается в кино, совершенно не умеют играть в театре. И наоборот. Мне было очень тяжело перестроиться из театра, когда работаешь на «тысячник» (даже когда работаешь на малой сцене) — видишь зрителей. А в кино ты никого не видишь. И все переживания, которые ты хочешь донести до зрителя в театре, (когда зритель сидит, и ты его видишь (или не видишь, но знаешь, что он там есть)), в кино нужно спрятать и показать бытовую ситуацию: мы просто разговариваем, что-то делаем… Нет вот этого накала, кипения, когда уже вот-вот все взорвется! У актёра, который играет в театре — вода уже кипит. А в кино — воду только залили. Это чисто для меня. Когда я посмотрел фильм со своим участием — понял, что это взгляд со стороны. Есть, конечно, такие фильмы, когда ты сидишь и переживаешь. Когда фильм настолько тебя затянул в себя, что ты потом ходишь, думаешь… В театре проще это сделать, потому что нет «стекла». Нет «экрана» между тобой и зрителем. Есть одно пространство, в котором вы находитесь все вместе. А в кино идёт разделение пространства: зрителя и актёра на экране. Но все равно для меня это большой опыт. Я снимался в сериале «Глухарь», «Пятницкий»… Но мне ближе театр. Либо театральное кино. Как фильм с участием Тьерре — «Шоколад», с Омаром Си. Вот здесь я смотрю — и вижу театр. Мне не совсем нравится смотреть какие-то бытовые фильмы. Я не беру старые. «Операция «Ы» — это, конечно, божественно. Это классика. А то, что сейчас снимают в кино — честно скажу: любого возьми с улицы — он все, что угодно, сыграет в кино. С десятого дубля, с одиннадцатого, с двадцатого… Может, даже с первого. А вот если этого человека взять и вывести на сцену — это, конечно, другое. В кино у него есть время на подумать, расслабиться… А сцена — это тяжелее, чем кино. Тем более, сейчас в кино все работается на «зеленом экране». Как Бенедикт Камбербэтч, который играл в «Хоббите» дракона. Многие об этом даже не знали, пока не вышел ролик о том, как он репетировал весь в датчиках. На самом деле, он мне очень нравится. Я считаю, что он очень крутой актёр. Но я не видел его в театре. Очень хочу посмотреть «Гамлета» с его участием. Но, к сожалению, мне сначала нужно выучить английский, чтобы понять что-нибудь (улыбается).  

— Как любой артист, Вы, наверняка, сталкивались с критикой в свой адрес. Как Вы на нее реагируете? Особенно, если она не обоснована? 

— Я чувствую, когда человек говорит правду. В том смысле, что бывают моменты, когда что-то действительно имеет место быть. Но бывает и так, что человек говорит просто потому, что хочет как-нибудь унизить (бывают такие люди). На самом деле — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я занимаюсь «речью» (здесь же, в театре), и педагог, Лия Возлюбленная, сказала мне очень хорошую вещь: «Сеня, ты должен уметь фильтровать: то, что тебе нужно, и то, что тебе не нужно.» Поэтому я спокойно отношусь, к тому, что начинают что-то «лить». Все равно в этом «что-то» есть то, что нужно услышать и положить себе в копилку. Но бывает и так, что тебя хвалят только потому, что надо похвалить. И не важно, хорошо это было или плохо. Это тоже своего рода критика. Но другая ее сторона, так сказать. А вообще — я умею фильтровать. И мне это очень помогает не уходить в депрессуху, как это начинают делать многие. Я выслушаю, скажу спасибо… И скажу, что рад мнению. 

— Любая профессия не лишена стрессов. Особенно публичная. Постоянные кастинги, прослушивания, пробыКак Вы справляйтесь с подобными ситуациями? 

— Я знаю, что могу прийти домой, поговорить с родителями — и они меня выслушают. Я могу поговорить со своей девушкой. Она меня выслушает. Может, что-нибудь скажет. Я рад, что у меня есть люди (их у меня много, у меня много друзей), которые поддержат меня и помогут выйти из этой ситуации. Таких ситуаций у меня было очень-очень мало, и я их не вспоминаю. Потому что я позитивный человек (улыбается). Если я буду держать все это в себе, то когда-нибудь взорвусь. Как и любой человек. Это как шарик: если будешь его долго надувать — он когда-нибудь лопнет. Поэтому нужно его подспускать немножко, а потом снова надувать. Я пытаюсь весь свой негатив выдать либо когда никого нет — ни на кого, любо на родителей, потому что они меня поймут, я это знаю. Потом мы с ними все обсудим — и все. И родители мне все выскажут. Я это выслушаю, мы обменяемся «любезностями», а потом будем спокойно сидеть, пить чай и вместе смеяться. Я знаю, что они простят меня. Я прощу их. Я прощу свою девушку. Моя девушка простит меня. Я надеюсь (улыбается). Но я всегда прощаю, потому что если держать в себе злобу постоянно — она может завладеть человеком. Поэтому я пытаюсь избавляться от этого всего, не думать о негативном… «Со мной этого нет!», — как я всегда говорю. Это было. Это было в прошлом. И сейчас этого нет. И не будет. Поэтому я пытаюсь быть всегда на позитиве (улыбается). 

— И, наконец, что для Вас Счастье? Что делает Вас счастливым и заставляет вставать по утрам? 

— Счастье — это Любовь. Любовь ко всему. К тому, что ты живёшь. Что ты живой. Что ты можешь ходить. Любовь к тому, что у тебя есть друзья. У тебя есть родители. Что ты можешь поделиться этой любовью с другим человеком. Вот это, мне кажется, огромное Счастье. Многие говорят: «Я не счастливый… У меня нет счастья в жизни…» У каждого есть счастье! Но у всех оно разное. Вот для меня счастье — это дарить радость, дарить любовь людям. Чтобы другой человек тоже радовался. Чтобы он открывался, становился жизнерадостным, веселым, вдохновлённым. Вот это для меня Счастье. Счастье, когда ты можешь показать зрителям: «Не надо опускать руки! Все ещё впереди! Каждый всего ещё добьётся!» Надо просто любить. А что такое Любовь? Сейчас будет маленькая цитата из «Переходного возраста»: «В любви нет места для ненависти. В любви нет стремления подчинить. Любовь — это уважение. Способность чувствовать и слышать другого человека.» В принципе, это то же самое, что и счастье. Для меня Счастье и Любовь — одно и то же. Это не может быть отдельно: отдельно — Счастье, отдельно — Любовь. Они вместе. Это единое целое. Поэтому Счастье для меня — это уважение. Способность и умение слышать и чувствовать другого человека. 

Интервью подготовила Виктория Стамо, фото Екатерины Литвиненко и Виктории Поплавской

ФОТОРЕПОРТАЖ — МАУГЛИ

ФОТОРЕПОРТАЖ — Принц и нищий

Автор Admin | Posted in Без рубрики | Post a comment or leave a trackback: Trackback URL.

Tagged: , , , , , ,



Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *